Кузнечики [=Саранча] - Биляна Срблянович

Надежда: Я умею читать по губам.

Макс: На самом деле?

Надежда кивает головой.

Надежда: И про твою жену я тоже знаю.

Макс: Об этом тоже пишут в Интернете?

Этот выход в ресторан становится похож на наказание.

Надежда: Мне все равно. Это касается только тебя.

Оба замолкают.

Макс: Ты действительно можешь читать по губам?

Надежда довольно кивает головой.

Надежда: Это не так уж и трудно.

Макс: Ну вот, видишь, еще кое-что умеешь. Не только гримировать.

Надежда: Хочешь, я расскажу тебе, о чем они говорят?

К Максу понемногу возвращается энтузиазм.

Макс: Почему бы и нет. Давай!

Надежда смотрит в сторону полицейского засранца. Немного сосредотачивается, потом снова смотрит.

Надежда: Завтра они собираются взять начальника почты. Из-за сокрытия налогов.

Макс: Ты меня разыгрываешь?

Надежда: Нисколько. Это засранец этот сказал.

Максим оборачивается. Смотрит на доносчика.

Макс: Ты уверена?

Надежда: Он только что это сказал. Я видела.

Макс достает мобильный телефон из кармана пиджака. Набирает какой-то номер и, довольный собой, ждет соединения.

Макс: Надежда, ты опасный человек. Правда. Давай-ка, подсмотри еще что-нибудь.

Макс говорит по телефону.

Макс: Алло, это я. Слушай, проверь-ка мне…

Затемнение

Холл какого-то большого и серьезного учреждения. Мраморные колонны, облицованные мрамором стены, мраморный пол, мрамор при входе. А где-то там за горизонтом нашего зрения множество больших дверей. Везде двери, которые с трудом открываются и тяжело закрываются. Милисав Симич, ветхий старик, худой и высокий, в мокром плаще, сидит на одном из деревянных стульев и, держа подмышкой портфель, мнет его. Возле него нервно прохаживается Милан, бывший его студент, а сейчас постоянный шофер своего отца. Потому что то, что он окончил школу, совсем не значит, что он чему-то научился. Симич, свернулся на стуле, вжался в собственный скелет. От его метра девяносто осталась ровно половина. Милан ходит и говорит, ходит и говорит.

Милан: Мой отец играет в лото. Уже тридцать пять лет, каждый день. Тридцать пять лет каждый день мой отец просыпается каждое утро первый, первый умывается, первый бреется, варит кофе, закуривает трубку и садится за кухонный стол. И тогда начинает: раскладывает числа, развивает системы, сравнивает, предсказывает, ищет дебютную комбинацию. Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни пробует чем-то овладеть.

Где-то, в конце какого-то коридора, медленно со скрипом открываются какие-то двери. Милисав Симич встает, но не делает ни единого шага. Остается стоять здесь, возле своего стула, как какой-то испуганный пес, и слушает. Он прислушивается к стуку мужских шагов по мрамору. Шаги приближаются, потом удаляются. Двери с шумом закрываются.

Милан: Это еще не он.

Симич разочарованно садится. Милан делает паузу. Мы думаем, что он уже совсем замолчал, но он продолжает.

Милан: Мой отец каждое утро, уже тридцать пять лет, берет какое-нибудь важное число и вокруг него развивает целую систему. Он ставит на даты, на дни рождения, на юбилеи великих и малых сражений, на даты террористических актов, государственных катаклизмов, неизвестных войн. Он играет на номера букв в именах известных людей, исторических личностей или родственников, друзей, знакомых, королей, соседей, писателей, всех своих предков.

Симич вдруг наполовину привстает со стула и прислушивается, как какой-то худой сказочный мышонок. Водит носом и ушами, как будто старается услышать то, чего услышать нельзя.

Милан: Да нет ничего. Рано еще.

Симич смотрит на Милана. Он не утруждает себя, чтобы что-нибудь сказать. Милан садится. Вернее, просто бросает свое тело на стул рядом с Симичем.

Милан: Мой отец уже тридцать пять лет каждый день своей жизни каждого человека, которого встречает, просит загадать ему какое-нибудь число. Каждого, абсолютно каждого.

Милан грустно прибавляет.

Милан: Каждого, кроме меня.

Симич смотрит на молодого человека, который находится рядом, но на самом деле не видит его. Потому что Симич ждет, собранно ждет. В уголках сухих губ почти уже собралась белая слюна, потому что от того, что он нервничает, он не может ни говорить, ни даже глотать. Он сказал бы что-нибудь Милану, если бы мог и если бы знал что. Двери в глубине коридора открываются и сразу же со скрипом закрываются. Симич вскакивает. Его портфель переворачивается, и из него выпадают какие-то книги. Но шанс, что что-то произойдет, уже позади. Милан собирает книги. Симич просто стоит. Ему стыдно, что он так нервничает. А еще больше потому что он поддался своим слабостям и рефлексам. Он стоит, обезумевший от переживаний, с пересохшим ртом, мокрый и красный от нетерпения. Милан собирает все книги.

Милан: Почему Вы не разденетесь? Разве Вам не жарко? Дождь давно прошел, сейчас почти тридцать градусов.

Симич ничего не понимает.

Милан: Давайте, снимите свой плащ. Вам станет легче.

Профессор Симич, как маленький ребенок, слушается, что ему говорят, и снимает плащ. Он остается в выходном костюме, в белой накрахмаленной рубашке, в галстуке, завязанном мертвым узлом.

Милан: Выходной костюм? Это Вы специально?

Милан подмигивает старику.

Милан: И у моего отца тоже есть такой. В первом правом ящике рабочего стола. Там лежит даже инструкция, как его хоронить. Фото для памятника, список кто должен говорить, кого позвать, а кого нет. И туда же он положил и костюм. Точно такой же. Это лучшее, что у него есть.

Симич смотрит на свой погребальный костюм. Поправляет лацканы.

Милан: Наберитесь терпения. Поверьте, это всегда отнимает много времени. А в это время года, когда готовится заседание городского совета, они могут сидеть часами. Рассматривают всякие предложения, обсуждают кандидатов, их заслуги. Пока у них животы ни заурчат. Садитесь.

Симич садится. Точнее, тело Симича соглашается сесть. Но сам Симич остается стоять. Милан кладет книги ему на колени.

Милан: Не переживайте. Я наблюдаю за всем этим годами. Если мой отец за кого-нибудь берется, то его обязательно примут. Это абсолютно точно.

Губы Симича наконец растягиваются в улыбке. Точнее, изменяется лицо. Губы начинают чуть-чуть дрожать. Но Милан знает этого человека, друга своего отца, которому они с отцом многим обязаны. Поэтому знает и его настоящую улыбку. Милан говорит мягче.

Милан: А это что у Вас?

Милан рассматривает названия книг, которые лежат на коленях Симича. Читает.

Милан: «История права в Илирии» профессора Милисава Симича. А, так это Ваша?!

Симич кивает.

Милан: Я не знал, что у илирийцев была правовая система.

Симич: Не было.

Симич взрывается. Ну, наконец-то он заговорил! Он просто не смог сдержаться. Милана, однако, это не удивляет. Ему знаком этот напряженный голос. Он с интересом рассматривает другие книги.

Милан: Посмотрим, что тут у Вас еще есть… «Государство и государственность», Милисав Симич. Опять про илирийцев?

Симич: Нет.

Милан: Я знаю, помню. Это же был учебник, да?

Симич: Рекомендуемая литература.

Милан читает дальше.

Милан: «Сны и бессонница». Стихи! «Бессонница». Я не знаю этого слова…

Симичу этого достаточно. Он берет книги и кладет их в портфель.

Милан: Профессор, а Вы и стихи пишете?

Симич опять не отвечает. Он уже сказал то, что хотел сказать. Больше он говорить не хочет.